Неточные совпадения
Но мать,
сестра, Татьяна Павловна и все семейство
покойного Андроникова (одного месяца три перед тем умершего начальника отделения и с тем вместе заправлявшего делами Версилова), состоявшее из бесчисленных женщин, благоговели перед ним, как перед фетишем.
В течение разговора он упомянул о своей
покойной жене — «ее
сестра», — прибавил он, указав на Ольгу.
Совершенно случайно, при помощи
сестры моей, Варвары Ардалионовны Птицыной, я достал от короткой приятельницы ее, Веры Алексеевны Зубковой, помещицы и вдовы, одно письмо
покойного Николая Андреевича Павлищева, писанное к ней от него двадцать четыре года назад из-за границы.
Детей Дросиды Ивановны недавно разрешено родным
покойного Вильгельма взять к себе на воспитание с тем, чтоб они назывались Васильевыми. В августе приезжала
сестра его Устинья Карловна Глинка и повезла их в Екатеринбург, где она гостит у Владимира Андреевича. Она теперь хлопочет, чтоб сюда перевели М. Кюхельбекера из Баргузина. Это будет большое утешение для Дросиды Ивановны, которая поручает тебе очень кланяться.
Эту люльку подарил
покойный дедушка Зубин, когда еще родилась старшая моя
сестра, вскоре умершая; в ней качались и я, и моя вторая сестрица.
У Сони была большая кукла, с ярко раскрашенным лицом и роскошными льняными волосами, подарок
покойной матери. На эту куклу я возлагал большие надежды и потому, отозвав
сестру в боковую аллейку сада, попросил дать мне ее на время. Я так убедительно просил ее об этом, так живо описал ей бедную больную девочку, у которой никогда не было своих игрушек, что Соня, которая сначала только прижимала куклу к себе, отдала мне ее и обещала в течение двух-трех дней играть другими игрушками, ничего не упоминая о кукле.
А дяденька сколько раз их об этом просили, как брат, почитая память
покойной ихней
сестры, однако родитель не согласились ихней просьбы уважить, потому что именно хотели они меня своею рукой загубить, да и дяденьке Павлу Иванычу прямо так и сказали, что, мол, я ее из своих рук до смерти доведу…
— Да, знаю, — это мне говорила maman и
покойная сестра Людмила! — подхватила с живостью Сусанна.
—
Покойная сестра это предсказывала и незадолго до смерти своей мне говорила, что если она умрет, то Валерьян Николаич непременно женится на Катрин, — проговорила она, грустно улыбаясь.
— Нет, — отвечала Сусанна, — но мы в тот год целое лето гостили у него, а
покойная сестра Людмила была ужасная шалунья, и он с ней был всегда очень откровенен, — она меня тихонько провела в его комнату и вынула из его стола какой-то точно передник, белый-пребелый!..
Басов (удивленно, быстро). Да ничего особенного нет, чудачка ты… Что с тобой? Просто он хочет оттяпать землю у
сестры своей
покойной жены, с которой он…
— А я отлично проспал всю ночь, — сказал Лаптев, не глядя на нее, — но это не значит, что мне хорошо. Жизнь моя разбита, я глубоко несчастлив, и после вчерашнего вашего отказа я хожу точно отравленный. Самое тяжелое было сказано вчера, сегодня с вами я уже не чувствую стеснения и могу говорить прямо. Я люблю вас больше, чем
сестру, больше, чем
покойную мать… Без
сестры и без матери я мог жить и жил, но жить без вас — для меня это бессмыслица, я не могу…
Десять лет тому назад я встречал ее у
покойной сестры.
Войницкий. Постой. Очевидно, до сих пор у меня не было ни капли здравого смысла. До сих пор я имел глупость думать, что это имение принадлежит Соне. Мой
покойный отец купил это имение в приданое для моей
сестры. До сих пор я был наивен, понимал законы не по-турецки и думал, что имение от
сестры перешло к Соне.
Войницкий. Какие слезы? Ничего нет… вздор… Ты сейчас взглянула на меня, как
покойная твоя мать. Милая моя… (Жадно целует ее руки и лицо.)
Сестра моя… милая
сестра моя… где она теперь? Если бы она знала! Ах, если бы она знала!
— Пощади нас! — сказала
сестра, поднимаясь. — Отец в страшном горе, а я больна, схожу с ума. Что с тобою будет? — спрашивала она, рыдая и протягивая ко мне руки. — Прошу тебя, умоляю, именем нашей
покойной мамы прошу: иди опять на службу!
Решаясь не увозить только что взятую из института дочь в деревню, княгиня должна была сделать с княжною несколько визитов двоюродным
сестрам своего
покойного мужа и некоторым его старым светским приятелям, — те в свою очередь, разумеется, отдали бабушке эти визиты, и реставрированные таким образом знакомства в самое короткое время поставили ее дом на полуоткрытую ногу.
Сыновья бросились собирать себе на головы горящие уголья: посоветовавшись между собою и не найдя никаких поводов к несогласному действию, они объявили матери, что ее добрая воля была награждать их
сестру свыше законной меры, да еще второй раз давать зятю на разживу и поручаться за его долги; что они во всем этом неповинны и отвечать последними остатками состояния не желают, а берут их себе, так как эта малая частица их собственными трудами заработана, а матери предоставляют ведаться с кредиторами
покойного зятя, как она знает.
На этот раз мои каникулы были особенно удачны. Я застал
сестру Лину не только вполне освоившеюся в семействе, но и успевшею заслужить всеобщую симпатию, начиная с главных лиц, то есть нашего отца и дяди Петра Неофитовича. Старушка Вера Александровна Борисова, узнав от матери нашей, что Лина есть сокращенное — Каролина и что
покойного Фета звали Петром, сейчас же переделала имя
сестры на русский лад, назвав ее Каролиной Петровной.
Ко времени, о котором я говорю, в детской прибавилось еще две кроватки:
сестры Любиньки и брата Васи. Назвав меня по своему имени Афанасием, отец назвал и второго за
покойным Васею сына тем же именем, в угоду старому холостяку, родному дяде своему Василию Петровичу Шеншину.
— Я, — говорит, —
покойному Борису Тимофеичу
сестра двоюродная, а это — мой племянник Федор Лямин.
Вы знали моих
покойных родителей, изволите знать и меня с
сестрой с самого детства; но до последнего свидания нашего на Серных Водах я двенадцать лет не имел чести вас видеть.
— Нельзя, госпожа. Княгиня никого не принимает со дня смерти ее
покойной сестры.
— Мало ли что ты считаешь, глупая! — прервала меня бабушка, — надо, чтобы люди думали так. А люди так думать не будут. Значит, для тебя надо выбрать нечто иное. И я выбрала. У Сергея Владимировича Доурова есть прелестное поместье в Гурии, где живет его мать, бывшая фрейлина
покойной русской царицы. Там же живут и его взрослые
сестры, прекрасно воспитанные барышни, и там поселишься ты до тех пор… ну, до тех пор, словом, пока не станешь его женой.
— Там, в этой башне, была комната
покойной княгини Джавахи,
сестры нашей госпожи, — начал старик, — она жила в Гори и умерла там же, в доме своего сына, пораженная припадком безумия. — Голос старого Николая, по мере того как он говорил, делался все глуше и глуше и, наконец, понизился до шепота, когда он, почти вплотную приблизив губы к моему уху, произнес...
— Ага! Что, взяла? — не преминула я поддеть названную
сестру, — а ты: ручки целуй, в благодарностях рассыпайся… Как же! Никому в жизни я рук не целовала, кроме
покойного папы, и целовать не буду. Да, не буду! Баронесса — прелесть, а не какое-нибудь чучело и отлично поймет мои душевные побуждения! Молодец, баронесса!
А с того края села домов до сорока принадлежит ихней двоюродной
сестре, девице Марье Ивановне Алымовой, дочери
покойного генерала Алымова.
Покойная ночь, которую все пожелали Висленеву, была неспокойная. Простясь с
сестрой и возвратясь в свой кабинет, он заперся на ключ и начал быстро ходить взад и вперед. Думы его летели одна за другою толпами, словно он куда-то несся и обгонял кого-то на ретивой тройке, ему, очевидно, было сильно не по себе: его точил незримый червь, от которого нельзя уйти, как от самого себя.
Полюбить, как
сестру Ольгу, как
покойную мамочку.
— Не знаю, Горя… Твоя
сестра Ольга, может быть? кто-нибудь из друзей?
покойная мама? — нерешительно, вопросом на вопрос, отвечала своему другу Милица.
Войницкий. Какие слезы? Ничего нет… вздор… ты сейчас взглянула на меня, как
покойная твоя мать. Милая моя… (Жадно целует руки и лицо.)
Сестра моя… милая
сестра моя… где она теперь? Если б она знала! Ах, если б она знала!
Войницкий. Постой… Очевидно, до сих пор у меня не было ни капли здравого смысла. До сих пор я имел глупость думать, что это имение принадлежит Соне. Мой
покойный отец купил это имение в приданое для моей
сестры. До сих пор я был наивен, понимал законы не по-турецки и думал, что именье от
сестры перешло к Соне.
Но Саня — не его дочь. Он давно помирился с тем, что его жена изменила ему. У него в столе лежат письма того „мусьяка“, очутившиеся в руках
сестры Павлы, которая ему и доказала, что
покойная жена не заслуживала памяти честной женщины. Он не мстит Сане за вину матери, но и не любит ее, на что имеет полное право. Выдать ее поскорее замуж! Приданого тысяч десять… Родовых прав у нее никаких нет. Ее мать была бедная пепиньерка.
Сегодня утром, просматривая в газете бесконечный список убитых, я встретил знакомую фамилию: убит жених моей
сестры, офицер, призванный на военную службу вместе с
покойным братом.
Легендарная личность был артиллерии полковник Кесарь Степанович Берлинский, на
сестре которого, кажется, Клавдии Степановне, был женат
покойный Шиянов.
— Не за что… Я, вы совершенно правы, в память моей
покойной сестры, которая желала иметь вас сыном, обязан так или иначе разрешить этот вопрос. Ваше положение действительно странно.
Ему бросились в глаза некоторая резкость манер и странность суждений молодой девушки, которые, по его мнению, не могли проявляться в ней, воспитанной под исключительным влиянием его
покойной сестры, этого идеала тактичной и выдержанной женщины, несомненно, и своей дочери прививавшей те же достоинства.
— Но вы, ваше превосходительство, знаете волю ее
покойной матери, вашей
сестры.
Все, конечно, поняли это в смысле глубокой скорби о брате и тех тяжелых воспоминаний, которыми были полны для любящей
сестры комнаты
покойного. Истинную причину этого знали только граф Довудский и пан Кржижановский.
— О, прекрасно! Я обыкновенно, провожу там Рождество и святки у своей
сестры Нади. Меня бы отдали там и в пансион, если бы не желание моей
покойной матери, у которой, когда она была девочка, начальница нашего пансиона была гувернанткой. О, для меня это время беспрерывных удовольствий: балов, концертов, вечеров, приемов, прогулок по Невскому проспекту, широкой красивой улице, сплошь занятой роскошными магазинами.
Пропавший без вести ее кузен и первый любовник — Талицкий оказывается жив и невредим, но перекрашен и носит другие имя, отчество и фамилию, и даже был женат на
покойной сестре ее мужа Хвостова, за которым она замужем, но не как Екатерина Петровна Бахметьева, а как Зоя Никитишна Белоглазова — то есть она такая же самозванка, как и он — Талицкий.
Горе
сестры и невесты
покойного было неописуемо. Их несколько раз выносили из церкви в обмороке. Последний обморок с молодыми девушками произошел в момент опущения гроба в могилу. Великолепный поминальный обед в доме безвременного угасшего князя завершил печальную церемонию.
— Это не мешает ей, однако, быть родной
сестрой вашего
покойного батюшки.
— Не в нашу семью уродилась ты, Люда, — наконец, после продолжительной паузы, начал он, — не в
покойную мать, мою
сестру, царство ей небесное!
Предпринять между тем ничего было нельзя. Власти тамбовского наместничества признали тождество княжны Полторацкой с оставшеюся в живых девушкой. Она была утверждена в правах наследства после матери, введена во владение всем имением
покойной. Дворовые считали ее княжной. Нельзя же было на основании сплетни, пущенной каким-то проходимцем, поднять историю, возбуждение которое еще может быть злыми языками истолковано желанием получить наследство от бездетной
сестры.
Он вспомнил свою жизнь в Москве, в доме Архаровых и она показалась ему лучшими пережитыми им годами, хотя начало ее совпало со страшными впечатлениями, поразившими воображение семилетнего ребенка, каким он был во время переезда с его маленькой
сестрой в Москву из деревни его
покойного отца.
Вдруг в один прекрасный день Марья Петровна получила письмо от своей племянницы Глаши. Эта Глаша была девушка лет девятнадцати, круглая сирота, дочь
покойной сестры Марьи Петровны. Года четыре тому назад Марья Петровна, к которой девочку привезли из деревни, пристроила ее в услужение к одной старой барыне, жившей в их приходе. Более года Глаша жила у барыни, затем вдруг сбежала, и Марья Петровна потеряла ее из виду.
С того памятного вечера, когда княжна Маргарита умышленно, в присутствии
покойной сестры, сказала Шатову «ты» — это «ты» так и осталось при их беседах с глазу на глаз.
У нее был племянник — сын ее
покойной любимой
сестры, которого она считала своим прямым и единственным наследником, каким он был и по закону, а потому и берегла копейку, считая ее не своей, а «Аркаши», как она звала Аркадия Петровича Савина, оставшегося в детстве сиротой после одного за другим умерших родителей и когда-то воспитывавшегося в московском корпусе, и воскресные и праздничные дни проводившего у Ираиды Степановны, боготворившей мальчика.
Майор д'Анзас просил прямо государя о разрешении ему вступить в брак с родною
сестрою его
покойной жены.